Чем сегодня можно удивить искушённого театрального зрителя? Наверное, только экспериментом. Его-то и предлагает жителям и гостям южной столицы Краснодарский экспериментальный «Метатеатр» в своей постановке «Метафизика гения Михаила Врубеля». Главный экспериментатор театра (по совместительству его идейный вдохновитель) – режиссёр Жоау Криштовау, удивительный человек, родившийся в Португалии, окончивший ВГИК и волей случая оказавшийся на орбите кубанской культуры, став её органичной частью. В преддверии очередного показа «Городская афиша» побеседовала с Жоау о новом спектакле, старых задумках, вечном творчестве и насущных потребностях творцов.
Из «Оргии роз» в «Метафизику гения…»
– Жоау, первоисточником Вашей постановки стала пьеса Елены Шереметьевской (Кирсановой) «Оргия роз». Она о последних днях жизни гениального и непостижимого Михаила Врубеля, проведённых в лечебнице для душевнобольных известного столичного психиатра рубежа XIX–XX веков Фёдора Усольцева. Почему именно это произведение?
– Елена – моя хорошая знакомая и единомышленница. Мы познакомились много лет назад в Москве. Раньше она была актрисой МХАТа, а сейчас пишет пьесы. Я давно и внимательно слежу за её творчеством. Она – довольно смелый драматург, затрагивающий серьёзные темы и мастерски играющий с историческими параллелями. Герои её пьес всегда очень выпуклые личности – будь то царевна Ксения, Михаил Булгаков, Вацлав Нижинский или собирательные образы наших современников, – ищущие ответы на главные вопросы бытия. И вот её «Оргия роз» оказалась очень близкой моим собственным поискам, в ней я нашёл ответы на вопросы о природе творчества, о предназначении творческого человека, его муках и страданиях как плате за талант… Мы взяли за основу эту пьесу, переосмыслили её и рассказали свою сценическую историю на краснодарских подмостках.
– Вероятно, это была задача не из простых?
– Сама концепция нашего театра довольно сложная, точнее, менее привычная для кубанской сцены. «Метафизический театр» – он про психологизм, он ближе к Мейерхольду, нежели к Станиславскому. Это не экспрессивный театр, где актёры громко говорят, утрируют фразы и много жестикулируют, а скорее театр «созерцательный», философский. Творческий и психологический феномен Врубеля – это как раз наша тема. Но если режиссёр замахнулся на такую тему, он должен отдавать себе отчёт: задуманное необходимо воплотить таким образом, чтобы потом не пришлось испытывать чувство неловкости – перед зрителем, коллегами и самим гением художника. Вот здесь-то я и столкнулся с первой проблемой – отсутствием актёров, которые смогли бы передать характеры героев, сыграть образы из сновидений, проникнуться особой атмосферой спектакля, переносящей в некое «промежуточное» измерение, рождающее и открывающее смыслы.
– То есть изначально Ваша труппа с этими моментами не справлялась?
– Изначально у меня и труппы-то не было. Была только задумка… и поддержка художественного руководителя проекта Натальи Давыдовой. Врубель, его жена, доктор Усольцев, другие персонажи – это те роли, которые должны играть профессиональные артисты. Но разве наше новорождённое театральное объединение могло в тот момент рассчитывать на профессионалов? Конечно, нет. Для этого нужны либо средства, либо годами подтверждённый авторитет, либо то и другое, чем мы пока, к сожалению, не располагаем. И тогда я решил пойти другим путём – найти молодые таланты в Краснодарском институте культуры. Да, у них нет опыта. Но ведь это, думал я, может быть плюсом – я смогу «вылепить» из них свой театр. Однако и здесь я потерпел фиаско. Как оказалось, по уставу вуза, студенты-актёры имеют право выходить только на учебную сцену, сотрудничество со сторонними площадками грозит им едва ли не отчислением… Последней надеждой были небольшие частные коллективы. И мне повезло – там я нашёл «в одном флаконе» и подходящие типажи, и артистов с большим потенциалом, и замечательных, отзывчивых людей. Ребята, несмотря на свою основную творческую занятость, находят время на репетиции и терпят мой режиссёрский перфекционизм.
– Вы довольны их игрой?
– Они большие молодцы! Андрей Колесниченко (Врубель), Ольга Колосова (Анна, сестра Врубеля), Марина Обельчак (Надежда, супруга живописца), Илья Таможний (доктор Усольцев) – каждый из них от показа к показу демонстрирует новый качественный рывок. Радуют костюмы и сценография художника Эльвиры Лемешаевой. Но, конечно, это далеко ещё не предел. Нам есть чем гордиться и есть к чему стремиться. Благо, театр – такое искусство, которое постоянно в эволюции. Ты там что-то репетировал, тебе всё нравилось, а потом прошёл показ, и ты понимаешь: здесь, здесь и здесь нужно менять. Я, например, финал «Врубеля» менял уже четыре раза. Если не устроит новый, всегда можно вернуться к прежнему. И актёрам это тоже нравится – пробовать изменения. В кино это нереально, один раз сняв, уже ничего не поменяешь…
– Но, наверное, для полномасштабной реализации замысла одних стараний команды недостаточно, нужны ещё возможности.
– Да, конечно. А в них мы, увы, ограничены. По сути, всё, что у нас сейчас есть, это репетиционное пространство в Доме учёных и редкий энтузиазм. Наши многократные попытки найти спонсоров не увенчались успехом. Добиться отклика в «министерских кабинетах» тоже не удалось. Ситуация, к несчастью, такова, что над любыми новыми творческими инициативами уже не первый год довлеет пресловутое «сейчас не время»… И ещё одна большая проблема таких городов, как Краснодар, – это отсутствие института продюсерства. Найти зал, подобрать актёров, позаботиться о костюмах, организовать пиар… иными словами, помочь проекту вообще состояться – всё это в компетенции продюсеров, которых здесь совершенно нет. Я обращался к студентам того же института культуры, обучающихся по специальности «продюсирование». Но им это неинтересно. Им почему-то вообще неинтересно искусство. Открыв для себя однажды «халтурки» на свадьбах и юбилеях, они, как правило, на этом и успокаиваются. Но лично для меня это не повод опускать руки. Я всё равно буду развивать наш театральный проект. Мне кажется, что Краснодару это нужно – вот такие небольшие концептуальные творческие коллективы. Иммерсивный театр, ломающий так называемую четвёртую стену – воображаемую границу между сценой и зрителем. Мы уже имеем удачные примеры – театр «Мой», «Один театр»… И ведь не обязательно играть в театральных помещениях. Можно показывать спектакли в музеях (как это уже сделали мы), в старинных особняках (с чем прекрасно справляется «Дом мецената») или на манер немецкого театра устраивать показы в ресторанных локациях.
– Получается почти по Пушкину: «Мне брюхом хочется театра…»
– Вот именно. А гений глупости не скажет. Между прочим, русская культура – это именно то, что всегда ценилось и по сей день, несмотря на все катаклизмы, ценится во всём мире. Это я говорю как наполовину иностранец.
Приехать в «модную» страну и прикоснуться к истоку всех культур
– Раз уж мы подняли эту тему, как Вы оказались в России?
– Во многом это заслуга моего отца. Он был коммунистом и хотел, чтобы я получил образование непременно в социалистической стране. Я, конечно, выбрал СССР и в 1989 году приехал в Москву поступать во ВГИК. Поступил на режиссёрский факультет. Параллельно работал на телевидении корреспондентом. Среди моих коллег было много журналистов из-за рубежа… Россия тогда была «в моде». Перестройка… Поднятие железного занавеса… Запад как будто открывал для себя эту страну. Сюжеты, которые мы делали, глядя на Россию и русских глазами иностранцев, были очень популярными. В девяностых – начале нулевых я работал на РенТВ. Снимал документальное кино – о новомучениках русских, о разных социальных проблемах…
– Надо же! Откуда у человека, родившегося и выросшего в культуре праздника, интерес к таким серьёзным темам? К темам, так или иначе связанным со страданием?
– Праздник и страдание стоят очень близко друг от друга. Есть библейское сказание: радость умножает скорбь… И, к слову, в Португалии и Испании существует культ страдания – саудаде, подразумевающий грусть, светлую печаль, глубокую тоску по чему-то безвозвратно утраченному. Саудаде не несёт в себе какого-то негатива и является предметом национальной гордости.
– Об этом точно надо снять кино, может быть, даже игровое.
– А вот с игровым у меня как-то не сложилось. В девяностых, когда я мог пойти по этому пути, деньги на художественные фильмы давали либо Госкино, либо криминальные авторитеты. Найти нужные аргументы для Госкино я не смог, а с бандитами дружбу никогда не водил и не собираюсь. Один игровой фильм я всё-таки снял, а потом с головой ушёл в документалистику и театр. Кстати, в Краснодар меня привели именно документальное кино и театр.
– Вот как? Расскажите, пожалуйста.
– Я был на съёмках в Екатеринбурге и там познакомился с актёром и режиссёром Краснодарского творческого объединения «Премьера» Сергеем Трегубовым (очень сожалею, что его уже нет с нами). Помимо прочего, на мой взгляд, он был отличным драматургом. И вот Сергей предложил мне попробовать себя в качестве театрального режиссёра на подмостках Краснодара. «Я, – говорит, – напишу пьесу, а ты поставишь». Так и поступили. Несколько лет, начиная с 2011 года, наш спектакль «Любовь@ру» шёл на сцене Краснодарского молодёжного театра. Я в тот момент присматривался к кубанской столице как к творческой площадке. И присмотрелся так внимательно, что полюбил этот город и осел тут. Здесь такие замечательные люди и такая интересная, самобытная культура. Я, например, был дружен с Виктором Ивановичем Лихоносовым (скорблю безмерно о его уходе). Мы много разговаривали о городе, о его прошлом и настоящем, о его уникальности. «Наш маленький Париж» Лихоносова я считаю большим шедевром. Важной в моей жизни также стала встреча с Николаем Ивановичем Бондарем (к сожалению, он тоже совсем недавно умер). Николай Иванович возглавлял Научно-исследовательский центр традиционной культуры Кубанского казачьего хора и был инициатором и организатором беспрецедентных по своему масштабу фольклорных экспедиций. Он собирал по станицам Краснодарского края фольклорно-этнографический и исторический материал. В этой работе было задействовано большое количество самых разных специалистов: музыковедов, этнографов, историков… Однажды он позвал и меня – в качестве видеодокументалиста. Я счастлив, что смог разделить эту миссию с руководителем экспедиций и его командой.
– Жоау, Вы опять удивляете. Почему кубанский фольклор?
– Интерес к фольклору – это интерес к корням, к тому, что объединяет все европейские культуры. И кубанский фольклор не особенно отличается от португальского – по манере пения, мелодиям… В том или ином варианте, думаю, что буду возвращаться к нему ещё неоднократно.
Расшифровать «код традиции»
– Что ещё входит в круг Ваших профессиональных, творческих интересов?
– В этот круг входит кружок… Театральный. Он был недавно открыт в краснодарской школе № 29. Это часть государственной культурной программы, в соответствии с которой такой кружок должен появиться в каждом детском общеобразовательном учреждении. Я веду его с первого дня. Если честно, мой предыдущий педагогический опыт ограничивался воспитанием двух собственных дочерей. А тут решил попробовать. И вроде бы получается. В прошлом году я поставил с ребятами первый спектакль – «Домик», по одноимённой пьесе драматурга начала XX века, в прошлом революционерки Лидии Арманд.
– И здесь социализм не отпускает?
– Ну, социализму это произведение созвучно меньше всего. Больше всего оно созвучно детству – чистому и настоящему, с которого всё начинается. Кстати, прошу не путать Лидию Арманд с Инессой Арманд, ближайшей сподвижницей Ленина. Лидия и Инесса Арманд – это не один человек. Они даже не родственницы, а всего лишь свояченицы – жёны двух братьев Арманд, наследников известного рода российских предпринимателей. Лидия Марьяновна Арманд (в девичестве Тумповская), помимо увлечения революционными идеями и теософией, успела организовать детскую сельскохозяйственную коммуну, в которую отбирались подростки «выше обычной нормы, не по уму и способностям, а по задаткам своего характера». А ещё она много писала для детей. «Домик» я нашёл случайно и был совершенно очарован этой пьесой. Моим подопечным и их родителям она тоже очень понравилась. Мне хочется верить, что из нашего самодеятельного «Домика» когда-нибудь на большую сцену выйдут профессиональные артисты.
– Вы уже видите в них эти задатки?
– Да, и совершенно отчётливо. Я объясню. Первоначально в кружок ходило много детей, но очень скоро я начал отсеивать тех, кто находился там от нечего делать или потому, что заставили родители. Эти ребята прыгали, шумели и отвлекали тех, кто действительно хочет играть, в ком природой заложены артистические способности. Кроме того, я сразу обозначил возрастные рамки нашего кружка. Подростков я не беру. У них уже сформирован характер. Они нетерпимы к критике и часто стараются всё делать от обратного. Мне кажется, подростки должны заниматься в кружке за стенами школы, где им будет обеспечен соответствующий этому особенному возрасту подход и уделено гораздо больше времени. С совсем маленькими школьниками – другая история. У них, наоборот, ещё нет характера, к тому же они много озорничают и отвлекаются. «Мои» актёры – это дети одиннадцати-тринадцати лет. Это тот возраст, когда характер ребёнка как раз начинает формироваться, когда он ещё ищет. И вот таких «ищущих» у меня на сегодняшний день двенадцать человек. У нас, прямо скажу, не шикарные условия для репетиций. Мы занимаемся даже не в актовом, а в спортивном зале, по очереди с секцией восточных единоборств. Возможно, это снова мой перфекционизм, но я отношусь к нашему школьному театру очень серьёзно. Конечно же, хотелось бы лучшей акустики, лучшего света, лучшего реквизита. Но пока ситуация такова. И мы справляемся. Спасибо директору школы, которая поддерживает во всех начинаниях, и родителям. Например, для «Домика» родители вскладчину купили нам отличные костюмы. Так что всё вышло очень достойно.
– Какая постановка – следующая?
– 2024 год – Год семьи. И мы с товарищем сейчас пишем пьесу на эту тему. Дело даже не в том, что нужно соответствовать повестке. Я сам за семью – настоящую полноценную семью. На самом деле, я либеральный человек. Но я считаю, что либерализм может существовать только при очень крепком обществе. При другом укладе он выльется в анархию. Возьмём, к примеру, Англию. Британские рок-группы – самые лучшие в мире и самые либеральные. Само же государство очень консервативное, «традиционное». Это королевская семья, это парламент, это институты… И те же рок-музыканты растут в хороших домах, воспитываются в соответствии с многовековыми семейными устоями. Потому и их либерализм без перекосов. Они всегда в гармонии, в балансе. И при других условиях эти группы, как мне кажется, не были бы такими, какие они есть. Как раз вот эту тему – преемственности традиций, воспитания, своеобразного «программирования» в семье – я и хочу поднять.
– Что Вы имеете в виду под «программированием»?
– Ну, например, мама развелась с папой и говорит дочери: «Все мужчины негодяи». Девочка идёт с этой «программой» по жизни. Или, опять же, мать-одиночка воспитывает сына, ей помогают бабушки, тётушки и такие же подруги-разведёнки. В итоге вырастает мужчина, напичканный «женскими программами», которыми он будет руководствоваться уже в своей семье. Ещё одна ситуация – детей воспитывает отчим или мачеха. Семья вроде бы полная, но в ней чаще всего разлад, потому что пытаются ужиться вместе, по сути, чужие люди. В общем-то, сейчас это всем известные вещи. И я хочу через театр вернуть в семью «код традиционности».
– Это благородная миссия! А что ещё в ближайших планах?
– В самых близких – очередной показ спектакля «Метафизика гения Михаила Врубеля». Он состоится 27 апреля в музее-галерее «Особняк». Начало в 18:00. Всех жду!
(18+)
Беседовала Ольга Карслидис
Фото из личного архива Жоау Криштовау
Дом учёных Жоау Криштовау интервью ККХМ им. Ф. А. Коваленко Краснодарский экспериментальный Метатеатр Метафизика гения Михаила Врубеля Наталья Давыдова Ольга Карслидис театр
Last modified: 15.04.2024